Комментарий. Корбут: Продолжая развивать агрохолдинги, государство загнало себя в ловушку.

В России на аграрном фронте у нас много новостей. Во-первых, сам Росстат объявил, что в нашей стране 47% сельских детей воспитываются в малоимущих семьях. С другой стороны, крупнейший банк ВТБ решил создать огромного мега-монополиста в сфере производства и торговли зерном.

Казалось бы, какая связь между этими событиями? Связь есть.

Эти вопросы стали предметом беседы издателя портала «Крестьянские ведомости», ведущего программы «Аграрная политика» Общественного телевидения России – ОТР, доцента Тимирязевской академии Игоря АБАКУМОВА с вице-президентом Российского зернового союза Александром КОРБУТОМ.

— Александр Владимирович, 47% сельских детей воспитываются в малоимущих семьях. Это значит, на мой взгляд, им вообще отрезается любой шанс выйти в люди. Потому что надо колоть дрова, носить воду, пасти скот, зарабатывать на жизнь. Надо выживать. 47% — это уже крайняя цифра, это предел, на мой взгляд. Как вы прокомментируете?

— А как можно прокомментировать? Вообще-то говоря, цифра-то не новая. Если посмотреть за прошлые годы данные Росстата, то примерно то же самое и было. Так оно и было уже довольно-таки давно. А комментировать здесь, я думаю, нечего. Потому что бедность – это трагедия. Бедность рождает социальную апатию. Не захочет человек, который может уехать из села, проживший в бедности, оставаться в селе и постарается, чтоб его дети остались в семье. А последствия будут простые и ясные. Природа не терпит пустоты, земля тоже не терпит пустоты. Ту страну и ту территорию, которые нам дал Бог и предки, а это сельская территория, мы утратим — все будет постепенно обезлюживаться.

— И придут другие люди с другими молитвами, с другими песнями?

— Наверное, да.

— В начале 2000-х годов был разработан прекрасный национальный приоритетный проект развития АПК. Разрабатывала его большая группа ученых, практиков под руководством Алексея Васильевича Гордеева, который тогда был министром сельского хозяйства, потом через некоторое время он стал вице-премьером правительства. Тот проект был, на мой взгляд, очень эффективным. Как вы его оцениваете?

— Вы знаете, он действительно был очень эффективен. И эффективен он был потому, что есть основа — это талант и искусство Гордеева как управленца. Он не стал придумывать какие-то воздушные замки…

— Контрольные цифры он не стал давать…

— Контрольные цифры автоматом появляются. Госаппарат есть госаппарат. Он взял, подхватил и поддержал те новые компетенции, которые нарастали. Нельзя сказать, что все появилось в чистом поле при нем. Это уже появлялось, нарастало. Но он это простимулировал, он это направил в нужное русло. И поэтому мы и получили очень много. Мы за 2 года нацпроекта получили рост индекса инвестиций в сопоставимых ценах на 30-40%. Каждый год они росли. Такого не было больше у нас в сельском хозяйстве. И не будет. Мы получили много сразу столько, что сельхозорганизации, которые и были, и являются основными получателями поддержки, дали рост производства на 30%. А главное – мы получили другое. Мы получили очень высокий уровень на селе и в сельском бизнесе оптимизма, веры в будущее.

— Помню, очень большие слои населения были вовлечены в этот проект. Помимо того, что образовывались агрохолдинги, знаменитые сейчас. Они только тогда образовываться начали. Сельское население было активно вовлечено. Учителя, педагоги, врачи, амбулаторные работники, спортсмены, участковые, милиция, и так далее. Они все были на своих садовых участках. И у них выкупалось это все. Был обеспечен сбыт.

— Со сбытом было всегда хорошо. Но я еще раз говорю. Был очень высокий уровень социального и производственного оптимизма.

Сейчас этого нет, давайте говорить прямо.

— Почему нет, как вы считаете?

— Почему нет? Потому что те задачи, которые стояли (создать инвестиционную платформу развития, увеличить производство, понизить зависимость от импорта), в принципе были решены достаточно быстро. Оптимизм и частные инвестиции решают эти вопросы. А дальше мы стали продолжать то же самое. То есть, как я уже говорил, в колею попали и по этой колее идем. Но этой колее требуется денег каждый раз больше и больше. Я не говорю, что сельскому хозяйству не надо денег давать. Давайте побольше, и слава тебе, господи. Но теперь эти деньги, несмотря на все усилия и правительства, и Минсельхоза про выделение квот фермерам, автоматом уходят в холдинги. Холдинги, с моей точки зрения, на первом этапе были необходимы, потому что должны были появиться крупные производители. Они принесли и новые технологии, и решили очень многие производственные и рыночные вопросы. Они были жизненно необходимы. Они решили очень многие задачи. Это замечательно.

— Они решили задачу наполнения рынка. Это самое главное.

— Наполнение рынка и привлечение новых технологий.

— Надо дать им орден и на этом поставить точку.

— На этом точку не надо ставить. Надо просто дать равные условия в развитии. Просто у корабля, для того чтобы он не перевернулся, есть понятие «остойчивость». То есть нужен не только мудрый великий капитан и большая труба, но нужен еще трюм, где будут находиться маленькие грузы. Вот эти маленькие хозяйства обеспечивают остойчивость сельского хозяйства. Они обеспечивают занятость, жизнь села. Да, сейчас квоты выделяются, но, с моей точки зрения, все половинчато. В любом случае, экономическая сила холдингов столь высока, что банку с ними приятнее работать. Лучше дать деньги одному. Государству тоже проще говорить с одним, чем с тысячью.

И государство, с моей точки зрения, загнало себя в ловушку. Холдинги настолько велики…

— Что они стали уже системообразующими.

— Они стали системообразующими. И если у них будут проблемы…

— Если они кашлять начинают, то трясет…

— Если у них насморк начнется, то горячка будет общая. Поэтому они получали и будут получать основные бюджетные дотации.

— То есть получается, что, создавая коммерческие структуры, мы привели к тому… Ну, не мы с вами привели. Мы с вами как раз предупреждали, что этого делать не надо. Увлечение агрохолдингами до добра не доведет. Но это привело к тому, что коммерческие структуры начали требовать денег у государства, «иначе мы прекратим работу, иначе мы прекратим поставки». То есть начались прямые угрозы.

— Им и требовать не надо. Потому что государство прекрасно понимает, что произойдет, если этот холдинг сейчас будет разваливаться. Мы же проходили этот период, когда ряд холдингов в свое время так рассыпались. Мы видели, как останавливались перерабатывающие заводы, как останавливалось производство, как судорожно искали, кому эти земли передать. Это все было болезненно и сложно. Кстати говоря, деньги, которые ушли в те холдинги, вы думаете, вернулись?

— Думаю, что нет.

— Я тоже почему-то так думаю.

— Кстати, любопытная вещь. По данным самого Россельхозбанка, 99% фермеров возвращают кредиты. Возвращают целиком, с процентами. А вот холдинги этим не отличаются, такой аккуратностью. Они стараются перезанять, еще раз перезанять.

— Это политика развития, которая основана на постоянном расширении и увеличении активов. Не все холдинги это делают, так же как не все…

— Единицы не делают. И мы их знаем.

— Бог с ними. Не все это делают. Но стремление постоянно расширить свои активы, постоянно увеличить свою экономическую мощь – оно играет сложную роль. По-всякому бывает. А фермер – там конкретный человек. Вот это конкретный его дом, семья, производство. Не отдашь – потеряешь.

— Это и есть та самая сельская жизнь. Они же формируют ткань этой сельской жизни.

— Это просто жизнь.

— Конечно. Александр Владимирович, вы начали говорить, что вовремя не остановили рост агрохолдингов. Когда это примерно нужно было делать и почему это не было сделано?

— Во-первых, не то, что не остановили. Останавливать не надо. Останавливать должны естественные экономические причины. Просто не прошла переориентировка. Гордеев решил простую и ясную задачу, как Европа в 1950-1960-е годы – насыщение рынка любыми способами. Ограничение импорта было? Было. И слава тебе, господи. Молодцы. Массированное производство, все-все.

Вот когда мы приблизились…, когда стало ясно, что через 2-3 года все это закроется, нам надо было переориентировать аграрную политику. Европа переориентировала свою аграрную политику лет 10. Только в 2013 году все изменилось. Но там основные деньги идут на что? На социальные вопросы. Чтоб у того же фермера была нормальная пенсия. Для того, чтобы вели работу на неудобьях – специальные субсидии. Не просто любые поля. Вот там, где неудобья, там, где риски есть. Не производство субсидируется, а сельскохозяйственная активность и жизнь на селе.

— Александр Владимирович, тем не менее, тенденция на укрупнение продолжается. Она продолжается в умах руководителей нашей страны. И вот глава банка ВТБ Костин обратился к президенту с просьбой разрешить ему создать такого трейдера, государственного огромного монополиста, который бы гнал это зерно на экспорт и завоевывал эти рынки. Слушайте, вам не кажется, что какой-то возврат к коммунистическим временам у него в мозгах происходит?

— Письмо надо разделить все-таки на две ипостаси. Первая – это то, что он говорит: «Владимир Владимирович, разрешите мне забрать 25% доли ОЗК».

— Это если сухой остаток оставить?

— Сухой остаток. Минсельхоз говорит: «Нет, мы не хотим его приватизировать». Я понимаю – Костину хочется забрать все ОЗК и все те активы, которые были тогда собраны. Кстати говоря, для той же цели – создать мощного национального игрока на зерновом рынке и обеспечить инвестиции в развитие инфраструктуры.

Второе – забрать долю «Кернела» в Тамани. «Кернел» собирается продавать, если не ошибаюсь, где-то с года 2017-го и говорит: «Кто лучше цену даст, тому и отдам». Но здесь, я так понимаю, хочется получить разрешение ФАС, потому что «Glencore» обратился за разрешением ФАС о приобретении этой доли. Но хочется немножко переиграть. К тому же, наверное, это удастся сделать тогда подешевле.

А третья позиция – это, как и всякая наша госкомпания. Первое, что она делает, она обещает, что все будет хорошо, а потом говорит: «Дай денег». Дайте денег на проекты по развитию инфраструктуры Тамани и Новороссийска. У меня там терминалы, я хочу, чтобы они работали эффективнее. Не частные инвестиции, а государственные, понимаете в чем разница? Тамань-то строилась на частные деньги. НЗТ строился на частные деньги, а не государственные. Это большая разница.

Но есть другие моменты, которые более значимы и более важные. Во-первых, это уже некая терминология. Создать национального чемпиона, который будет экспортировать 15 млн тонн. Это примерно суммарная текущая мощность перевалки Новороссийска и Тамани. А главное – потеснить транснациональные компании-трейдеры, то есть выдавить с рынка тех, кто на рынке работает. Вообще-то говоря, работают их дочки, которые являются российскими резидентами, платят налоги в Российской Федерации. Про офшоризацию, я думаю, тут тоже стоит отдельно поговорить, уводят ли они деньги в офшоры. Потому что, если б они уводили, я думаю, налоговая уже бы вела столько уголовных дел по невозврату налоговой выручки, что было бы все просто.

— Ну, мы этого не знаем.

— Мы этого не знаем. То есть такой национальный чемпион. Де-факто идет разговор о том, что «а давайте-ка понизим уровень конкуренции: вот будет структура, которая будет самая главная».

— К чему это может привести?

— Знаете, в мире ничего лучше конкуренции на рынке не бывает. Отсутствие или снижение уровня конкуренции ведет к чему? Вырастут тарифы на перевалку и на перевозку. Автоматом вырастут. Заплатит за это крестьянин. Из его кармана уйдут деньги. Частные инвестиции в инфраструктуру… Для компаний встанет вопрос: «А стоит ли вкладывать, если еще не дай бог чемпион появится и все на этом закончится?» Частные трейдеры будут ограничивать свою работу. Значит, к крестьянину придет не 5 покупателей и скажут: «Продай свое зерно» (и он будет выбирать, где цена выше и условия лучше), а придет один, который скажет: «Я твое зерно беру на таких-то условиях».

Это убивает инициативу уже крестьянина, и крестьянину становится неинтересно производить.

— По-моему, была такая организация «Росхлебопродукт»?

— Это была у нас организация «Экспортхлеб».

— Которая импортом занималась на самом деле.

— Это крупнейший мировой импортер зерна. В принципе, если эта идеология, которую я высказал как предположение, как один из сценариев, самый негативный, реализуется, лет через 10 мы можем начать успешно импортировать. А про нацпроект, про эти 45 млрд – ребята, забудьте, не будет зерна на 11 млрд. Потому что покупатели ведь тоже смотрят в России: если один продавец, им это плохо. Им нужно несколько, чтоб выбрать. Значит, он пойдет в Румынию, на Украину, в Болгарию, в Польшу, в Литву. Вы в курсе того, что эти страны, кроме Украины, тоже являются крупными экспортерами зерна и пшеницы?

— Угу.

— Пойдет к ним. А к нам тогда придут совсем другие люди, другие страны, которые скажут: «Дайте нам зерна. Но у нас денег нет. Мы когда-нибудь расплатимся».

— Как вы полагаете, господину Костину заняться больше нечем? Может быть, банкоматами заняться, чтоб они лучше работали, чтоб банковская система работала лучше внутри? Зачем такие активы брать?

—  Он взял активы ОЗК за долги.

— Взял – так продай. Это же непрофильный актив для банка.

— Понимаете, экспорт зерна, если не ошибаюсь, в прошлом году сопоставим с экспортом оружия. Причем, в экспорте оружия не всегда приходят сразу живые деньги. Там или товары, или что. А здесь живые деньги.

Это cash flow, который не оприходован государством. Мы добились успехов благодаря тому, что государство не слишком вмешивалось в экспорт зерна.

— Старалось не вмешиваться.

— Оно вмешивалось, но не помогало. Были проблемы, были палки в колеса. Но концептуально там была рыночная экономика.

— У меня ощущение, что в верхних эшелонах управления как-то не связывают развитие монополизма в сельской сфере с развитием сельской бедности. А мне почему-то кажется, что здесь связь есть прямая. Время-то уходит. У людей жизнь одна. И прожить ее все-таки хочется хорошо.

— Агрохолдинги – это суперсовременные технологии. Многие агрохолдинги, многие наши комплексы – самые современные в мире.

Но современные комплексы – это высокая производительность труда и высокая стоимость оборудования.

— И высокая невостребованность людей.

— Соответственно, это сокращает спрос на людей, на рабочую силу. Это хорошо. Но только если была бы альтернативная занятость, о которой говорят уже лет 10, по-моему.

— Пока из альтернативной занятости нам предлагают только агротуризм, который является сопутствующим товаром для сельскохозяйственного бизнеса.

— Сейчас еще кооперативы по заготовке дикоросов.

То есть это первая часть. Вторая часть – монополизм. Еще раз. Если появится монополист… А во многих деревнях есть монополисты. Они знают, какая разница – приезжает монополист на Мерседесе или приезжает на УАЗике, скупает картошку. Он один туда приехал. И он диктует цену. Он не спрашивает тебя, почем ты хочешь. Он говорит: «Я возьму по этой цене. Не хочешь – сиди с этим сам». Вот и все. Это потеря доходов. Доходы теряются, стимулы к производству теряются. Именно поэтому нарастает социальная апатия.

— Александр Владимирович, коррекция в аграрной политике нужна?

— Да.

Автор: «Крестьянские ведомости»