Марат Хуснуллин — РБК: «Надо экономику спасать»

— Глава ЦБ Эльвира Набиуллина недавно сказала, что период, когда российская экономика могла жить на запасах, закончится и начнется этап структурной трансформации. Вы согласны с этим утверждением? И, если это так, как и в каком направлении изменится структура?

— Что касается блока, за который я непосредственно отвечаю, то этой структурной трансформацией мы активно занимаемся последние два года. Мы полностью перестроили все наши подходы к управлению транспортной инфраструктурой, и уже есть результаты — за 2021 год мы отремонтировали и построили, например, самое большое количество дорог за всю историю. Принят целый ряд нормативных документов, упрощающих строительство, потому что от этого зависит скорость движения денег в экономике, в том числе в стройке.

— Что изменила военная операция на Украине?

— Сейчас мы добавим к этим изменениям, которые у нас есть, вопрос, связанный с импортозамещением. Но, к счастью, в нашей строительной отрасли он не такой значимый.

— То есть когда бизнес говорит о том, что у нас очень высокая зависимость, например от импортного оборудования, он обманывает?

— Нельзя говорить однозначно. Стройка очень разная и разный уровень импортозависимости. Например, в дорожном строительстве ее практически нет, не более 5%. Риск тут один — покупка запчастей на импортную технику, но мы купим их через третьи страны, я не вижу здесь проблемы. В жилищном строительстве, в сегменте экономкласса, я также не вижу рисков — там доля [импорта] до 8%. Я много знаю застройщиков по стране, с ними разговариваю и всем задаю вопрос: «Риски какие?» Ответ: «Не видим рисков». Средний и мелкий бизнес на горизонтальном уровне очень быстро работает. Кому надо, уже поехали в нужные страны и уже все там закупают.

— Все так быстро адаптировались?

— Нельзя сказать, что адаптировались. Но, во всяком случае, никто не сидит и не ждет у моря погоды.

Но где я вижу риски. Более дорогое строительство, например, в Москве — больше импортных материалов, поскольку качество и цена выше, и это риск. Но я знаю, что все крупные застройщики уже определяют новые пути поставок. Открою небольшой коммерческий секрет: например, по поставке лифтов — или меняют полностью марку, или покупают разные их части и организуют сборку в странах, из которых нет запрета на ввоз в Россию. Риски есть в сложной стройке, в технологическом оборудовании при [строительстве] промышленных объектов, где доля импортной составляющей была высокая. Здесь пока не вижу оперативных путей решения, мы точно быстро не перестроимся, особенно на крупных заводах.

Не могу сказать, как мы пытаемся это решать, потому что за это могут ввести санкции. Но могу сказать, что мы практически по всем направлениям понимаем, как будем выходить по импортозамещению. Понимаем, как будем выходить через логистические цепочки. Да, это удлинение, усложнение и удорожание, но это некритично. Мы это переживем. И для стройки нет рисков именно таких глобальных, которые остановят нашу отрасль. Не остановят. Будем работать.

— Риска изоляции, пускай временной, в целом для российской экономики вы не видите?

— Сейчас про риск изоляции говорить достаточно сложно, потому что на нас постоянно накладывают новые санкции и ограничения. Но я всегда считал и считаю, что в любом минусе надо искать плюсы. Я про свою отрасль могу сказать. Мы думали: стройматериалы, составные части купим за границей, и все нормально будет. Сейчас мы пересмотрели все эти вопросы, будем создавать новые производства, новые продукты. То есть из минусовой ситуации мы получим плюс.

О задействованности рабочей силы. Минус, что сейчас где-то ресурсы освобождаются, но строительной отрасли будет легче. Дефицит до начала санкций был миллион строителей, теперь, я думаю, будет поменьше. Мне часто задают вопрос: хотим ли мы мигрантов из других стран в качестве рабочей силы? Но вопрос же в другом — сколько это стоит? Можем отказаться от всех мигрантов, но надо понимать, что дороже будет стройка. В каких отраслях они задействованы? В стройке, торговле, ЖКХ, значит, дороже будут услуги. Поэтому это уже вопрос принятия управленческих решений. Например, мы с Министерством просвещения составили программу срочного переобучения на строительные специальности. Раньше у нас до этого руки не доходили, потому что не было свободных людей, переобучать было некого, а сейчас есть.

— Масштаб введенных против России санкций и общая реакция мира на военную операцию на Украине для вас были ожидаемыми?

— Вопрос санкций и их восприятия надо оценивать в нескольких параметрах. Информационный шум, который идет по этой теме и создается в том числе СМИ, — это один параметр. А в жизни он другой. У меня знакомые в Европе, других странах, у которых долгосрочные отношения с нашей страной, не хотят уходить из России, не поддерживают санкции. Но на них давят. Они хотят зарабатывать. И когда нам говорят: «Санкции нас закроют от всего мира» — это не так, не закроют. Потому что во всем мире есть бизнес, который хочет зарабатывать. Есть партнерские отношения, которые складывались годами, даже десятилетиями. И люди эти отношения не хотят терять. Никто из тех, с кем я лично разговаривал, не сказал мне: «Не хотим больше с Россией работать, и мы навсегда от вас ушли».

— У вас есть аргументы и возможность создать условия, чтобы они оставались здесь?

— Давайте дождемся, что будет с санкциями и военной операцией дальше, будем смотреть. Я считаю, что рано или поздно они вернутся. Не все, но большинство.

— А мы готовы будем их принять?

— Почему нет? У нас же не просто так появились в стране огромные иностранные компании с огромным объемом, с огромным количеством рабочих мест. Мы же им создавали условия. Еще напомню — у нас, например, система налогообложения для многих более выгодная, чем в других, более экономически развитых странах. Они здесь зарабатывают. От денег мало кто отказывается. Поэтому надо пережить, политику в сторону убрать, и все встанет на место.

— В вашей жизни что-то изменилось после включения вас в санкционный список?

— Да я, честно говоря, даже не знаю, в какой меня список включили.

— Например, Евросоюза (вице-премьер был внесен в список ЕС в день начала военной спецоперации на Украине, затем оказался в санкционном списке Великобритании. — РБК).

— ЕС? Я даже не знаю. Ну, включили и включили. У меня потребности куда-то ехать нет. Активов у меня никаких за рубежом нет, чего мне бояться? У нас огромная страна — есть куда поехать, где отдыхать, что посмотреть. Хотя я уже два года работаю в правительстве и курирую региональную политику, посетил только полстраны. Поэтому к санкциям в отношении себя лично вообще спокойно отношусь.

— Как изменилась работа правительства после начала спецоперации? Два года назад, когда началась пандемия, все перешло в режим ручного управления. Сейчас эти же механизмы работают или что-то новое? Какая ключевая цель сейчас поставлена кабинету министров?

— Пандемия дала нам хорошую тренировку, к текущей ситуации мы подошли подготовленными. Ключевая цель сейчас — это спасение экономики. Надо экономику спасать — чтобы она не останавливалась, не замедлялась. По своему блоку вижу, что мы должны довести запланированное финансирование до строительства. Почему? У нас государство в конечном итоге самый большой инвестор: в ремонт, в стройку на федеральном, региональном и муниципальном уровнях в год вкладываем около 3 трлн руб. И если 3 трлн руб. войдут в экономику строительства — это первая антикризисная мера.

У меня работа поделена на блоки. Первый блок — это чтобы все деньги дошли в экономику. А это сложно сейчас, потому что где-то цепочки нарушились, где-то импортозамещение, приходится проекты пересматривать. Если мы в этом году выполним план этот — это будет самая большая победа. В прошлые годы мы перевыполняли план, несмотря на пандемию. В этом году у меня задача-максимум — удержать.

Второй блок — это финансирование всего бизнеса, особенно жилья. В жилье, чтобы понимать, у нас миллион людей — это участники долевого строительства, которые отдали 3,4 трлн руб., веря государству. Эти дома наполовину построены, проданы, и эти дома надо достраивать. И ключевая проблема здесь — банки. Они, попав в сложную ситуацию, не финансируют стройку либо финансируют в очень ограниченном объеме. И вот сейчас задача номер один — найти возможность помочь банкам. Потому что, если мы не будем финансировать сейчас стройку, наступит эффект домино: посыплются девелоперы, подрядчики, промышленность стройматериалов и все смежные отрасли. И, самое главное, пострадают миллионы людей.

Третья цель — сокращение инвестиционно-строительного цикла. Приняв именем вот этой ситуации все решения, чтобы заставить еще быстрее двигаться все запланированные наши процессы. Например, по строительному сектору мы за месяц выпустили четыре закона и 22 постановления, мы никогда с таким темпом не работали.

— Пришлось ли уже отказаться или отложить, может быть, какие-то крупные проекты?

— Президент все решения принял и поставил нам задачи. Первое — все намеченные планы реализовать, мы ни от одного плана пока не отказались. Второе — развивать ипотеку не ниже уровня прошлого года. Какой бы ни была ключевая ставка, мы все программы льготные сохраняем. Сохранение льготных программ для молодых семей, дальневосточная и сельская ипотеки обходятся под 200 млрд руб. в год.

Ипотека — это огромные деньги, огромный фактор, влияющий на жилищное строительство, в котором задействовано все. Например, 70% произведенного черного металла в стране потребляют строители. То есть это еще и спасение металлургов в том числе.

Более того, мы сейчас подготовили программу до 2030 года, как мы будем работать в условиях кризиса. Мы подготовили стратегию развития строительства и ЖКХ с учетом антикризисных мер. Такой очень серьезный программный документ, который затрагивает и ЖКХ, и транспортную инфраструктуру, и жилищное строительство. Что в этих условиях нужно делать, чтобы все-таки поддерживать все темпы и нацпроекты все выполнить.

— Планируется ли продлевать ипотечные льготные программы, которые сейчас действуют, и в какой форме?

— Мы договорились, что будем смотреть, как утвержденные программы будут работать, и по мере их реализации будем их докручивать.

— Это что значит?

— Если нам не хватает действующих мер поддержки, будем предлагать новые. У нас хороший оборот набирает программа cемейная, рост по семейной ипотеке в выдаче в разы в ряде регионов выше, чем за аналогичные периоды прошлого года. Люди же считать умеют: инфляция сильная, ключевая ставка 17%, но если у тебя есть сегодня ребенок, то ты можешь пойти и получить ипотеку под 6%. А прочая ипотека сегодня — 20–21%. Поэтому люди, у кого хоть какие-то малейшие деньги есть, бегом побежали эту ипотеку получать. И эта ипотека растет, мы на нее делаем ставку.

Второе решение, мы по [льготной] ипотеке для четырех крупных регионов — Москвы, Московской области, Санкт-Петербурга, Ленинградской области — увеличили сумму кредита с 3 млн до 12 млн руб. Народ тоже по этой программе начал разгоняться. Поэтому мы сейчас смотрим динамику выдачи за апрель, если этих мер хватает, будем дальше мониторить. Если не хватает, будем предлагать новые.

— Что это может быть?

— Сейчас у нас ипотека по айтишникам добавляется. Минцифры готовит нормативные документы, я думаю, в течение месяца начнут уже выдавать.

К сожалению, последние две недели идет снижение объемов ипотеки. Это, видимо, было связано с тем, что сначала пошел сильный рост, ранее выданные заявки обеспечивали. Потом какое-то время банки не принимали заявки до выхода решений по ипотеке, что с господдержкой. Есть инерционность от момента принятия до выдачи. Если не вырастем, пойдем в правительство с дополнительными предложениями. У нас есть целевая задача — 2,5 трлн руб. через ипотеку проинвестировать в жилищное строительство. Поэтому, если будет что-то не получаться, будем предлагать новые программы (в понедельник, 25 апреля, президент Владимир Путин предложил снизить ставку по программе льготной ипотеки до 9% и продлить ее до конца 2022 года. — РБК).

— Но по-прежнему речь идет именно о жилищном строительстве, о первичном рынке жилья? На вторичный рынок не планируется распространять поддержку?

— Пока давайте мы поддержим первичный рынок. Хотя очень правильно вы ставите вопрос. Потому что, если проанализировать ипотеку прошлого года, первоначальный взнос по стране в среднем составил 27%. Это что означает? Это означает, что люди в основном улучшались. Однокомнатную продал, добавил денег и купил двухкомнатную. И поэтому получалось, что первоначальный взнос высокий. Конечно, когда сегодня нет рыночной ипотеки на вторичном рынке, это замедлит и первичный рынок. Мы это четко понимаем.

Но, еще раз, ждем мониторинг, если что-то будет не так идти, если будем видеть, что все-таки не хватает, будем что-то предлагать дополнительно. Может быть, в том числе и какие-то меры по вторичному рынку. Потому что, когда вторичный рынок не продается или продается по высокой цене, люди на вторичке не берут ипотеку и не покупают. Это взаимосвязанные вещи.

— С ценами на жилье что будет?

— Сегодня никто не может спрогнозировать, что будет с ценами. Могу только сказать, что коррекция будет где-то на уровне инфляции. Какая она будет — тоже сейчас будем смотреть, потому что на цены влияет много факторов. Из того, что влияет сейчас дополнительно на строительство, — это в основном логистика. Хотя доля импорта небольшая, но если какого-то элемента нет, то мы объект ввести не можем. Подобная задержка влияет на себестоимость: людей надо держать, затраты нести надо. Поэтому по ценам будем смотреть в ручном режиме.

— Насколько потребуется увеличить трансферты регионам на поддержку в условиях санкций?

— Ситуация немного парадоксальная: в силу инерционности всех бюджетных циклов у нас сейчас во всех регионах профицит. У нас профицит федерального бюджета, у нас профицит региональных бюджетов. У нас пока ситуация с бюджетами очень даже нормальная.

— Но все равно же будет какая-то отложенная волна.

— Если и будет, то у нас заложено в федеральном бюджете под триллион рублей, за счет которых мы можем поддерживать регионы. Поэтому если у кого-то что-то будет не получаться, будем деньги отдавать. Но пока ни одной заявки нет, все регионы укладываются в бюджет.

— Но эти заявки могут появиться в том числе из-за остановки каких-то производств иностранных компаний или из-за недостатка комплектующих.

— Конечно, такое возможно. Я просто хочу пояснить, что и раньше-то я свою работу строил в штабном режиме, в ручном управлении. Может, меня кто-то критикует, говорит: вот ты вручную всем управляешь, — зато мы результатов достигаем, управляя всем вручную. А сейчас мы вообще перешли на полное ручное управление. Вот сегодня провожу совещание, мне регионы рассказывают о своих проблемах — мы тут же принимаем решение, что нужно сделать. Тут же. И я каждую неделю провожу штаб со всеми губернаторами обязательно. Каждый четверг в 9 утра. Все губернаторы страны на связи. И каждый говорит о проблемах, о том, какая нужна помощь. И мы оперативно запускаем эти вопросы.

— И что сейчас волнует губернаторов в первую очередь?

— На сегодняшний день губернаторов волнует вопрос номер один — это занятость. Пока у них нет проблемы с занятостью, но они уже видят те предприятия, которые потенциально остановятся, и говорят: «Давайте планировать».

Есть вопросы, связанные, конечно же, с нарушением логистических поставок. Южные регионы ставят вопрос о проблемах с запчастями для импортной техники. Но тоже там катастрофы нет никакой, все уже наладили через третьи страны поставки этих запчастей. Да, дороже, но зато они работают.

— Вы напрямую курируете Крым. Какой эффект спецоперация уже оказала на регион? Что насчет ограничения авиасообщения, что снижает шансы на полноценный туристический сезон?

— Кто сказал, что у нас нет шансов туристических? У нас есть проблема с авиаперевозками. Но на территорию Крыма через авиасообщение попадало только 30% туристов, 60% — на личном автомобильном транспорте.

— Но 30%, значит, не будет.

— Эти 30% поедут железной дорогой. Мы расширяем возможность железной дороги. Долетят до Ростова или до Краснодара и поедут по железной дороге. Мы добавим сейчас 64 вагона, частоту движения поездов увеличиваем. Да, неудобства определенные будут. Будет длиннее время в пути. Но возможности для проведения отдыха есть. И напоминаю, вообще у нас по стране традиционно ездили на поезде. В последнее время, когда стало больше самолетов, стало дешевле, все привыкли, экономит время. Но железная дорога у нас есть и будет работать. Поэтому будем ехать через железную дорогу.

— Как в целом Крым сейчас реагирует на ход спецоперации?

— Крым, конечно, как приграничный регион, очень сильно подвержен влиянию спецоперации. Есть вопрос с переселенцами, с беженцами.

— Сколько их сейчас в Крыму?

— Несколько десятков тысяч. Но кто-то приехал и остался, а кто-то транзитом проехал дальше. То есть это такой живой механизм. Идет большая работа по поставке гуманитарной помощи на территорию Украины. Хотя есть ограничения, но торговля, например, республик с территорией Крыма значительно увеличилась. То есть сегодня крымчане активно сельхозпродукты закупают с территорий республик и поставляют туда, что нужно. Еще раз говорю — жизнь и экономику не остановить. Люди на горизонтальном уровне находят все связи. Наша задача — как минимум не мешать, как максимум помочь, чтобы это как можно активнее все двигалось.

— Что касается самого Крыма, недавно вы говорили о том, что сейчас сняты основные транспортные, инженерные, инфраструктурные ограничения на работу в регионе. Какие-то компании уже уведомили правительство о своих планах?

— За последние годы в Крыму на самом деле проделана очень большая работа в плане снятия инфраструктурных ограничений. Железная дорога есть, аэропорт восстановлен, [автодорога] «Таврида» строится, плюс все съезды с нее к морю. Крым вообще очень сильно преобразился. Я вообще Крым люблю. И не только из-за того, что это мои должностные обязанности, просто нравится мне регион. Я считаю, что он будет точно развиваться, для этого есть все возможности. Я вижу уже большой интерес со стороны инвесторов. Если раньше, например, инвесторы думали, заходить или не заходить…

— Все боялись санкций…

— Все боялись. А сейчас активно заходят. Да, крупные компании не хотят под своим флагом заходить, но делают какие-то «дочки», с ними вообще де-юре не аффилированные, но де-факто работающие. Стоимость земли и недвижимости в Крыму сильно поднялась — это говорит об инвестиционном интересе, что инвестиционный интерес большой…

— Либо об ограниченности возможности инвестировать куда-то еще.

— Слушайте, при желании есть еще куда инвестировать. Но если в Крым раньше боялись инвестировать, сейчас все смелее и смелее. Повлиял еще заход наших крупных банков, например Промсвязьбанка, — раньше там был один РНКБ, и это было сдерживающим фактором. Нельзя регион развивать только за счет бюджетных средств. Бизнес должен развиваться. И, напоминаю, в Крыму льготное налогообложение, это еще и экономически очень выгодно. Поэтому бизнес сейчас пойдет, безусловно.

— Опишите портрет такого инвестора — это все-таки реально большой бизнес? Кто основные фигуранты?

— Все сегменты. Крупные компании, средний бизнес — те, кто системно выстроил работу на территории страны. И очень много инвесторов мелких. Кто-то хочет дом купить, кто-то хочет небольшую гостиницу построить. Сегодня спрос в Крыму намного больше, чем предложение. А там, где есть спрос, приходит капитал в виде девелоперов, в виде строителей. Три-пять лет назад из московских девелоперов никто не хотел заходить. Сейчас я знаю пять-шесть девелоперов, которые работают в Крыму. Работают и продолжают расширение своего присутствия.

А когда приходят крупные инвесторы, уже с компетенциями, с капиталом, с системой, то они начинают выдавать результат. Поэтому целевая задача — в течение двух-трех лет выйти с большим объемом предложения. Чтобы в Крыму было предложение от самого дешевого — для постоянного или временного проживания — и заканчивая самыми элитными объектами недвижимости. Должна быть вся линейка спроса на этом рынке удовлетворена. Вот над этим мы работаем. И у нас задача целевая в ближайшие три года — триллион частных инвестиций. Триллион — это большая цифра. Мы поставили очень высокую планку.

— Это исключительно российские деньги?

— Российские. Я вообще считаю, что надо в любом вопросе ставить максимально высокую планку. Если мы из триллиона сделаем 900 млрд руб. — это будет уже глобальная победа. Но если поставим планку в 300 млрд руб., а привлечем 250 млрд руб., то это будет плохо.

— Не активизировались на фоне происходящих событий, например, инвесторы из Казахстана, Узбекистана?

— Пока со стороны инвесторов из бывших советских республик не вижу интереса. Узбекистан сам по себе очень активно развивается. Я, кстати, боюсь, что у нас в свое время будет проблема с трудовыми ресурсами, потому что они очень активно развиваются и все больше и больше местного населения втягивают внутри страны. Со временем, может, мы и захотим уже, нам нужны будут, а они уже работать не поедут, потому что уже работают у себя.

У казахов большой объем внутренних инвестиций, я пока не вижу, чтобы они проявляли интерес к российским проектам. Хотя, безусловно, казахские инвестиции присутствуют, но они в основном завуалированы, идут под нашим флагом, российским, а не под казахским.

— Потенциально большой проект в Крыму — это Северо-Крымский канал, который был разблокирован в ходе спецоперации. Как он будет управляться? Потребует ли он каких-то дополнительных инвестиций?

— Если вы помните, год назад в Крыму остро стояла проблема с водой. Мы составили программу по ее надежному обеспечению и за год ее реализовали. Все считали, что это невозможно, но мы нашли воду в том объеме, который нам был нужен для потребления: за счет подземных источников, за счет перекидки с водохранилищ. На сегодня воды для потребления там достаточно. Под будущие перспективы, если мы будем строить «метр» [жилья] на человека и регион будет активно развиваться, то понадобятся дополнительные источники. Здесь, конечно, Крымский водоканал для нас будет полезным. Но, я сразу хочу пояснить, его основное назначение — для сельского хозяйства. Если мы часть воды оттуда будем отбирать для потребления, это дополнительная очистка. Сейчас Крымский водоканал проходит активное обследование. По итогам посмотрим — какой объем финансирования на него потребуется. Но эти деньги у нас в бюджете есть, поскольку они были запланированы на водоснабжение. В ближайшее время уже поймем объем затрат, в мае утвердим график работ по каналу.

«Еще месяц-два, и все разбегутся»

— За последние два года стройматериалы серьезно подорожали. По результатам этого года какого роста вы ожидаете?

— К сожалению, стройматериалы подорожали из-за нескольких факторов. Во-первых, у нас сильно подорожал металл. Почему? Мир после пандемии начал активно строиться, большое потребление, весь металл пошел на экспорт по высокой цене, которая была привязана к мировым. Сейчас мы цены от мировых цен отвязываем. А раз отвязываем, то цена уже будет ниже. Я смотрю, металл в этом году чуть-чуть приспустился, уже не растет. Цены на металл были подняты абсолютно из-за спекуляций и в этом году, думаю, расти не будут.

Меня беспокоит вопрос роста цен на инертные материалы. Я разбирался очень серьезно с ФАС: сама добыча из земли — это песок, щебень, гравий — не сильно подорожала, на уровне инфляции, но поднялась в цене перевозка. Владельцы вагонов — и я считаю, что это картельный сговор, — подняли цены из-за дефицита вагонов. А дефицит вагонов откуда появился? Потому что повезли уголь на восток. Там появился спрос, все вагоны ушли. А ценообразование какое — кто больше дал. Это рыночный механизм, но за этот рынок бюджет заплатил десятки миллиардов прямых наших затрат. У меня дорога Европа — Западный Китай подорожала на 8 млрд руб. из-за стоимости перевозки, еще на 5 млрд руб. — из-за стоимости металлов. Спасибо РЖД, поддержали — дали по более низким тарифам несколько тысяч вагонов. Но базово, конечно, надо разбираться. У меня сейчас, например, 1,5 млн т материалов не хватает на Европе — Западный Китай, не довезенных чисто физически. Потому что не успевают привезти, вагонов не хватает. Третий фактор — цемент и монополизация этого рынка. У нас основной объем цемента у одной группы. Значит, с этим надо разбираться тоже.

По остальным группам стройматериалов — ну просто спрос увеличился и необоснованно завышенная цена. С этим надо с антимонопольщиками разбираться. Сейчас в ручном режиме со всеми занимаемся. С теми же металлургами договорились по подходу. Вообще регулировать рынок со стороны государства — это всегда плохо. Это всегда неоднозначное дело. Но нам сейчас для того, чтобы все-таки иметь какой-то прогноз по бюджету, надо форму ценообразования года на три хотя бы понимать. И вот этим мы сейчас занимаемся с крупными производителями.

— Но на три года понимать — это возможно, когда ситуация стабильная. А когда она меняется каждый день, согласитесь, очень сложно какую-то модель нарисовать.

— У нас трехлетние планы никто не отменял. Но надо переходить на пятилетку, все-таки спланировать пятилетку. А от того, что именно трех- и пятилетних до конца утвержденных планов не имеем, у нас были проблемы, например, по заключению длительных контрактов. Но сейчас у нас и трех-, и пятилетние контракты есть, значит, мы будем длительные контракты заключать с формулой ценообразования. Например, на Европе — Западный Китай «Металлинвест» пошел на скидку 30% в обмен на наше обязательство по объемам выкупа.

— Проблемы с доставкой стройматериалов к трассе самой, о которых вы говорите, не могут ли осложнить в целом реализацию проекта?

— В этом и заключается профессионализм управленцев. Когда возникают какие-то проблемы — а мы их решаем. Возникла у нас проблема с доставкой материалов, мы с РЖД, пусть с опозданием, решили вопрос по вагонам. Там же начинается все с техники. А пути подъездные готовы — не готовы? Места выгрузки готовы — не готовы принимать? Техники хватает — не хватает? Это и есть ручное управление, которым мы вынуждены заниматься. У нас задача — построить трассу за три года. Для примера, Москва — Петербург от идеи до сдачи заняло шесть лет, а Центральная кольцевая дорога — 14 лет от идеи до сдачи. Мы не хотим больше так строить. У меня вообще правило: больше трех лет должен строиться только очень сложный объект. Любая стройка в стране должна меньше чем за три года быть завершена. От этого прямая экономика зависит. Скорость — это деньги. Время — это деньги. Вот прямой показатель. Чем быстрее строим, тем дешевле.

— Но в целом, если по М-12 говорить, есть ли итоговая сумма? Все-таки говорилось в прошлом году про подорожание контракта.

— Общая сумма — более 800 млрд руб. Повышение стоимости состоит из двух блоков: одна часть — это удорожание стройматериалов, а вторая — мы же продлили трассу с учетом выхода на Екатеринбург, это тоже дополнительные объемы. Где-то у нас появились карсты (подземные пустоты, которые образуются из-за грунтовых вод. — РБК), уже когда начали делать изыскания, на территории Нижнего Новгорода большое количество карстов, оно потребовало дополнительных усилий. Там немного, на 8 млрд руб., удорожание произошло за счет этого. Но в целом мы сейчас цену понимаем, цена твердая, и в принципе пока идем с отставанием на 5% от графика, но в целом график выдерживаем. И настроены все-таки за три — три с половиной года дорогу построить и запустить движение.

— Один из крупных источников финансирования, на который сейчас претендуют очень многие компании и отрасли, — это ФНБ. По какому принципу из него идет финансирование — это прямая помощь компаниям в виде выкупа акций или это какие-то субсидии? Имею в виду такие крупные системообразующие форматы. Чему отдается приоритет?

— Во-первых, у нас есть согласованная позиция президента на несколько проектов, связанных с ФНБ. Это деньги в Фонд ЖКХ на восстановление коммунальной инфраструктуры — 150 млрд руб., которые мы уже распределяем. Второе — это 105 млрд руб. на развитие Московского транспортного узла. Все решения приняты, деньги уже поступают. Дальше у меня три больших проекта в работе. Это «Москва — Казань» (часть финансирования), «Казань — Екатеринбург» (часть финансирования) и обход Твери. На эти три проекта мы все деньги получим, никаких я здесь проблем не вижу. Все объемы подтверждены, мы их по графику получим, как положено. Средства, необходимые для развития Восточного полигона (модернизация БАМа и Транссиба. — РБК), мы планируем полностью также получить. Есть задержки определенные, объективные и субъективные, но считаем, что из ФНБ их получим. У нас есть письменное согласие президента, у нас есть поддержка председателя правительства, и мы надеемся эти деньги получить. Потому что мы же не можем остановить начатые проекты. Эти объекты все в стройке. Мы их закончим в любом случае.

— В инфраструктурных проектах и в принципе в больших проектах у нас достаточно часто появлялись иностранные партнеры. Сейчас кто-то уже готов заместить ушедших? Откуда деньги могут быть?

— В транспортном строительстве доля иностранцев была минимальная. На нас это не влияет.

У меня большие беспокойства вызывает финансирование коммерческой недвижимости. Вот это меня сильно беспокоит. Это сегмент, по которому у нас пока решений нет, а на самом деле это очень большой сегмент. Если посмотреть анализ за прошлый год, то в стране введено 153 млн кв. м недвижимости, из которых более 50 млн кв. м — коммерческая, и она пока никакими мерами поддержки не охвачена. Это офисы, торговля, заводы, склады. На всякий случай — это 3 трлн руб. выручки в год. Это огромный сегмент, который надо поддерживать. Сейчас мы подготовили комплекс мер поддержки, включая субсидирование ставок по инвестиционным кредитам. У нас в правительстве уже на высоком уровне подготовлен этот вопрос.

— Ставка будет аналогичной, которая действует под жилищную застройку, — 15%?

— Пока мы смотрим на ставку 15%, но я хотя бы с этого начал. Если ключевая ставка будет снижаться, потом пойдем на снижение и кредитной.

— Запустить эту меры вы планируете уже в этом году?

— Поддержать надо сейчас. В стройке же ситуация какая: еще месяц-два, и все разбегутся, потом собрать будет тяжело. В стройке есть инерционность. Если ты месяц людям не платишь зарплату, они разбежались. Если это мигранты, они уехали домой. У тебя деньги потом появились, но ты уже стройку не соберешь — поставка сорвана, людей нет. То есть сейчас нельзя допускать, чтобы люди разбежались. К сожалению, ряд строек останавливается, я это четко вижу. Почему я тревогу бью, все время на всех уровнях поднимаю вопрос, что если еще месяц-два задержка, то будут последствия, потом уже труднообратимые. Поэтому деньги нужны сейчас. Я всегда говорю, деньги — это как кровь в организме человека: если крови нет, то труп. Надо, чтобы банки сейчас финансировали стройку. Финансировали любой ценой.