Вчера вышла cпрямо-таки программная публикация вице-президента компании «Лукойл» Леонида Федуна, который задался вопросом, зачем Россия добывала и добывает слишком много нефти, складируя, по сути, лишние доллары в резервы. Нужно сказать, что эта тема поднималась и ранее, но сейчас она очевидно актуализировалась. Среди аргументов, отмечаемых топ-менеджером — и заморозка резервов, и глобальная инфляция, в результате чего «лишние» запасы лучше хранить в земле, а не в валюте. Автор предлагает добывать вместо 10 миллионов баррелей в день 7-8 миллионов. А за счет того, что при таком сокращении поставок снизится «геополитический» ценовой дисконт, мы не потерям в суммарной выручке.
Конечно, столь радикальное предложение вызывает вопросы. К примеру, не отдадим ли мы свою долю на рынке прочим производителям и как ее быстро восстановить, если такая необходимость появится. Удастся ли законсервировать часть скважин без риска частичной потери производительности. И многие другое. Частично эти вопросы обсуждаются в материале, но в первую очередь текст правильно рассматривать как приглашение к важной дискуссии.
Не будем повторяться и попробуем обсудить некоторые другие аспекты, касающиеся данной проблематики.
Вопрос в любом случае поднят своевременно, но он шире исключительно нефтяного рынка и охватывает экспорт и других сырьевых и квазисырьевых товаров.
В нашей стране давно взят курс на наращивание сырьевого экспорта. Отчасти это связано с опасениями очередной глобальной рецессии и просадки цен (а значит, нужно накопить резервы), отчасти такая модель позволяла относительно быстро развивать сектора, где у нас есть конкурентные преимущества.
Чем бы ни была вызвана эта модель развития, она неплохо помогла при нынешнем обострении отношений со странами Запада. Россия (как, в общем-то, и большинство стран в мире с сопоставимой численностью населения) практически не производит незаменимых товаров, поэтому в теории к нам могли быть применены и более серьезные формы эмбарго и санкций со стороны недружественных стран. Но тем самым российским «незаменимым товаром», в который уперся Запад, и стала сырьевая продукция. Но не сама по себе, а именно ее значительные объемы, заменить которые на мировом рынке нечем.
По большинству прогнозов глобальный спрос на нефть в уже конце десятилетия начнет снижаться, что создает определенные риски для российского нефтяного экспорта. Поэтому Россия постепенно наращивала и прочий экспорт, что позволит скомпенсировать возможный спад экспорта нефти в будущем. Газ, удобрения, металлы, продовольствие — все должно внести свой вклад в случае снижение нефтяного экспорта. Но пока все эти объемы продукции на фоне дорогой нефти лишь увеличивают валютные поступления.
Кстати, подход по ускоренной монетизации углеводородных запасов, пока на них еще есть спрос, в общем-то, широко распространен в мире. К примеру, этим вероятно руководствуется и Катар, объявивший о масштабном увеличении мощности своих заводов СПГ, хотя стране хватает доходов. Конечно, будущее неизвестно, варианты возможны самые разные — от еще долгого углеводородного века до заметного снижения спроса на нефть уже к 2030 году. Но раз есть вероятность будущего падения доходов, то нынешняя стратегия развития до недавнего времени выглядела хотя бы приемлемой. Сейчас же в эту схему вмешиваются два обстоятельства, уже упомянутых в начале текста.
Первое – риск блокировки валюты. Но это не главное. Замороженные средства уже заморожены, а новые резервы можно хранить и в юанях, и в валюте других дружественных государств, или в золоте.
Вторая проблема важнее — это риск длительной глобальной инфляции на фоне низких процентных ставок, которые эту инфляцию не покрывают. Валютная «заначка» просто сгорает при долларовой инфляции свыше семи процентов и кратно меньшим ставкам по американскому госдолгу. А рост цен на нефть и газ, вероятно, будет скоррелирован с инфляцией. Хранить резервы в таком случае, действительно, лучше в земле.
Конечно риск того, что вследствие, скажем, возможной рецессии и падения спроса, цены на наше сырье временно вновь рухнут, тоже никуда не делся. Но если раньше на другой чаше весов не было ничего, и в результате было оправданно наращивать добычу, копя валюту на кризис, то теперь на этой второй чаше — риски обесценивания этих накоплений.
Хотя инфляция сама по себе увеличивает себестоимость добычи и тем самым поддерживает цену, но обрушение спроса из-за рецессии способно на время снизить цены даже ниже себестоимости добычи наиболее затратных месторождений в мире.
Если говорить конкретно про нефтяной сектор, то здесь, если ничего не предпринимать (запуск новых месторождений, дополнительные методы нефтеотдачи на старых месторождениях), российская добыча сама по себе будет снижаться со скоростью около семи процентов в год. Роста предложения у нас и не ожидается, напротив, в прогнозах предполагается, что только на фоне значительных инвестиций мы будем удерживать текущую «полку» добычи.
В прочих секторах объемы растут. Сейчас на фоне санкций возникла пауза в реализации многих проектов, но в перспективе стройки возобновятся. А с учетом того, что в районе Балтийского моря у нас скапливается избыток газовых мощностей под закрытый «Северный поток-2«, в теории и это сырье придется пустить под различные экспортные проекты, вероятно, производство удобрений или метанола. С одной стороны, все это диверсифицирует экспорт, как и было задумано. Но с другой стороны, если цены на нефть еще долго останутся высокими, то вместе это еще больше увеличит валютные поступления.
Если говорить о конкретных цифрах, то в прошлом году выручка от экспорта нефти и газа составила около 250 миллиардов долларов. Остальной экспорт, включая и прочее сырье, и несырьевые сегменты — еще столько же, при суммарном импорте в 300 миллиардов. Но не стоит забывать и о наполнении бюджета, а здесь свой счет. К примеру, при замене нефтяного экспорта, скажем, на экспорт СПГ при одинаковых валютных поступлениях в страну, доходы бюджета окажутся ниже вследствие различной налоговой нагрузки на эти два сектора. Одновременно, и все новые экспортные проекты хоть и приносят, казалось бы, «лишнюю» валютную выручку, но оказываются и источниками поступлений в региональные бюджеты, и дают поддержку развитию этих регионов.
Из вышесказанного понятно, что простых решений нет.
Возможное разрушение годами складывающейся модели развития приведет к различным перекосам, но и постоянный избыток обесценивающейся валюты стране не нужен. Вопрос, на что потратить избыток валюты, сохраняется. Конечно, существует достаточное количество технологий, оборудования, которое хотелось бы приобрести, поэтому одним из решений мог бы стать импорт средств производства для выпуска хотя бы части продукции, которую необходимо импортозаместить. К сожалению, далеко не всеми технологиями с нами готовы делиться. Хотя некоторые из них до недавнего времени были доступны. Как пример масштаба сумм: замороженных 300 миллиардов долларов с лихвой хватило бы, чтобы закупить инфраструктуру сжижения (заводы СПГ, танкеры) для всего нашего трубопроводного экспорта газа в Европу.
Пока непонятно, удастся ли обуздать глобальную инфляцию. Если вдруг она снизится, то упадет и напряжение в описанной проблематике. Но если текущие инфляционные тенденции в мире одновременно с мягкой денежно-кредитной политикой сохранятся, вопрос о необходимости обмена нашего экспорта исключительно на что-то нам нужное станет еще актуальней.
